В
1861 году Бэрр Ласситер, молодой человек двадцати двух лет, жил с родителями
и старшей сестрой поблизости от Картейджа, штат Теннесси. Семья жила небогато,
обрабатывая свой маленький и не очень-то плодородный участок земли. Не
имея рабов, они не числились среди "лучших людей" округи; но
они были люди образованные, честные и хорошо воспитанные, и их уважали
настолько, насколько могли в тех краях уважать семью, не наделенную личной
властью над сыновьями и дочерьми Хама. Ласситер-старший в поведении отличался
той суровостью, которая обычно говорит о бескомпромиссной верности долгу
и часто скрывает чувствительное и любящее сердце. Он был выкован из той
же стали, из которой куются герои и мученики; но в потаенной глубине его
существа угадывался более благородный металл, плавящийся при меньшей температуре,
но неспособный окрасить или смягчить твердую оболочку. Благодаря наследственности
и воспитанию этот несгибаемый характер наложил отпечаток и на других членов
семьи; поэтому дом Ласситеров, хоть и не чуждый любви и привязанности,
был настоящей твердыней долга, а долг - увы, долг порой бывает жесток,
как смерть!
Когда разразилась война, она разделила эту семью, как многие семьи в том
штате, на две части: молодой человек остался верен федеральному правительству,
прочие стояли за конфедерацию. Это злополучное разделение породило в доме
невыносимый раздор, и когда непокорный сын и брат покинул родные стены,
открыто заявив, что собирается вступить в федеральную армию, ни одна рука
не поднялась для рукопожатия, ни одного слова прощания не было произнесено,
ни одного доброго напутствия не прозвучало вслед юноше, твердым шагом
уходившему навстречу судьбе.
Двигаясь к Нэшвиллу, уже занятому войсками генерала Бьюэлла, он вступил
в первую же воинскую часть, какая попалась ему на пути - в Кентуккийский
кавалерийский полк, - и со временем превратился из необстрелянного новобранца
в бывалого воина. Да, воином он был доблестным, хотя в его устном рассказе,
послужившем первоисточником этой истории, упоминаний о подвигах не было
- о них автор узнал от его оставшихся в живых однополчан. Ибо рядовой
Ласситер, не колеблясь, ответил "Я!", когда его выкликнул сержант
по имени Смерть.
Через два года после его вступления в армию Кентуккийский полк проходил
через его родные места. Этот край жестоко пострадал от военных действии,
попеременно (а то и одновременно) оказываясь в руках противоборствующих
сторон; одно из кровопролитнейших сражений произошло в непосредственной
близости от семейного гнезда Ласситеров. Но об этом молодой солдат не
знал.
Когда войска встали лагерем недалеко от его дома, он испытал естественное
стремление повидать родителей и сестру, надеясь, что время и разлука смягчили
в них, как в нем, бесчеловечное ожесточение войны. Получив увольнительную,
он вышел из лагеря поздним летним вечером и при свете полной луны направился
по усыпанной гравием дорожке к жилищу, где родился и вырос.
Солдаты на войне быстро взрослеют; к тому же, в юности два года составляют
целую вечность. Бэрр Ласситер ощущал себя едва ли не стариком и был готов
увидеть родной дом разрушенным, а округу - опустошенной. Но все как будто
осталось по-прежнему. Вид каждого знакомого предмета трогал его до слез.
Сердце громко стучало в груди, он задыхался, к горлу подступил комок.
Бессознательно он все ускорял и ускорял шаг и под конец почти бежал в
сопровождении длиннющей тени, немыслимо корчившейся в отчаянных усилиях
не отстать.
В доме огни были погашены, дверь не заперта. Он медлил, пытаясь овладеть
собой; вдруг из дома вышел его отец и встал у порога в лунном свете с
непокрытой головой.
- Отец! - воскликнул юноша, рванувшись вперед и протянув к нему руки.
- Отец!
Пожилой человек сурово посмотрел ему в лицо, постоял секунду неподвижно
и, не сказав ни слова, удалился в дом. Обескураженный, уязвленный и униженный,
солдат в горьком унынии рухнул на деревянную скамью и спрятал лицо в дрожащих
ладонях. Но остановить его было не так-то просто - он был слишком хорошим
солдатом, чтобы сразу смириться с поражением. Он встал, вошел в дом и
направился прямо в гостиную.
Она была слабо освещена лунным светом, льющимся в незанавешенное восточное
окно. У камина на низенькой табуретке - кроме нее, в комнате никакой мебели
не было - сидела его мать, неотрывно глядя на холодный пепел и почерневшие
угли. Он заговорил с ней - робко, неуверенно, в вопросительном тоне, -
но она не ответила, не пошевелилась и не выказала никакого удивления.
Конечно, у отца было достаточно времени, чтобы известить ее о возвращении
непокорного сына. Он подошел к ней ближе и уже готов был дотронуться до
ее руки, как вдруг из соседней комнаты в гостиную вошла сестра, взглянула
ему прямо в лицо невидящими глазами и, пройдя мимо, удалилась через противоположную
дверь. Повернув голову, он посмотрел ей вслед, а потом вновь обратил взор
к матери. Но ее в комнате уже не было.
Бэрр Ласситер направился к выходу тем же путем, каким вошел. Лунный свет
на лужайке дробился и трепетал, будто трава была не трава, а поверхность
моря, тронутая рябью. Деревья и их черные тени покачивались, словно от
ветра. Края дорожки, усыпанной гравием, были словно размыты, она казалась
неверной и опасной. Но молодой солдат понимал, какой оптический эффект
могут произвести слезы. Он чувствовал, как они катятся по его щекам, и
видел, как они поблескивают на груди его армейского мундира. Он пошел
прочь от дома, к своему лагерю.
Но на следующий день он вновь направился к родным местам - без ясной цели,
со смущенной душой. В полумиле от дома он повстречал Бушрода Олбро - друга
детства и школьного товарища, и тот сердечно с ним поздоровался.
- Хочу домой заглянуть, - сказал солдат.
Бушрод бросил на него быстрый взгляд, но промолчал.
- Я знаю, - продолжал Ласситер, - что мои родные какими были, такими и
остались, но все же...
- Тут мало что осталось, как было, - перебил его Олбро. - Если не возражаешь,
я пойду с тобой. По дороге поговорим.
Они пошли, но старый друг не проронил больше ни слова.
На месте дома виднелся только потемневший от огня каменный фундамент;
земля вокруг была черной от слежавшегося и размытого дождями пепла.
Ласситер был ошеломлен.
- Хотел тебя предупредить и не знал, как подступиться, - сказал Олбро.
- Год назад тут шел бой и в дом попал снаряд федеральных войск.
- А семья моя - где они?
- Надеюсь, на небесах. Всех в доме накрыло.
|