Ибо
существуют разные виды смерти: такие, когда тело остается видимым, и такие,
когда оно исчезает бесследно вместе с отлетевшей душой. Последнее обычно
свершается вдали от людских глаз (такова на то воля господа). И тогда,
не будучи очевидцами кончины человека, мы говорим, что этот человек пропал
или что он отправился в дальний путь - и так оно и есть. Но порой, и тому
немало свидетельств, исчезновение происходит в присутствии многих людей.
Есть также род смерти, при которой умирает душа, а тело переживает ее
на долгие годы. Установлено с достоверностью, что иногда душа умирает
в одно время с телом, но спустя какой-то срок снова появляется на земле,
и всегда в тех местах, где погребено тело.
Я размышлял над этими словами, принадлежащими Хали* (Хали-псевдоним индийского
писателя Алтафа Хусейна (1837-1914)) (упокой, господь, его душу), пытаясь
до конца постичь их смысл, как человек, который, уловив значение сказанного,
вопрошает себя, нет ли тут еще другого, скрытого смысла. Размышляя так,
я не замечал, куда бреду, пока внезапно хлестнувший мне в лицо холодный
ветер не вернул меня к действительности. Оглядевшись, я с удивлением заметил,
что все вокруг мне незнакомо. По обе стороны простиралась открытая безлюдная
равнина, поросшая высокой, давно не кошенной, сухой травой, которая шуршала
и вздыхала под осенним ветром,- бог знает какое таинственное и тревожное
значение заключалось в этих вздохах. На большом расстоянии друг от друга
возвышались темные каменные громады причудливых очертаний; казалось есть
между ними какое-то тайное согласие и они обмениваются многозначительными
таинственными взглядами, вытягивая шеи, чтобы не пропустить какого-то
долгожданного события. Тут и там торчали иссекшиеся деревья, словно предводители
этих злобных заговорщиков, притаившихся в молчаливом ожидании.
Было, должно быть, далеко за полдень, но солнце не показывалось. Я отдавал
себе отчет в том, что воздух сырой и промозглый, но ощущал это как бы
умственно, а не физически - холода я не чувствовал. Над унылым пейзажем,
словно зримое проклятие, нависали пологом низкие свинцовые тучи. Во всем
присутствовала угроза, недобрые предзнаменования - вестники злодеяния,
признаки обреченности. Кругом ни птиц, ни зверей, ни насекомых. Ветер
стонал в голых сучьях мертвых деревьев, серая трава, склоняясь к земле,
шептала ей свою страшную тайну. И больше ни один звук, ни одно движение
не нарушали мрачного покоя безотрадной равнины.
Я увидел в траве множество разрушенных непогодой камней, некогда обтесанных
рукой человека. Камни растрескались, покрылись мхом, наполовину ушли в
землю. Некоторые лежали плашмя, другие торчали в разные стороны, ни один
не стоял прямо. Очевидно, это были надгробья, но сами могилы уже не существовали,
от них не осталось ни холмиков, ни впадин - время сравняло все. Кое-где
чернели более крупные каменные глыбы: там какая-нибудь самонадеянная могила,
какой-нибудь честолюбивый памятник некогда бросали тщетный вызов забвению.
Такими древними казались эти развалины, эти следы людского тщеславия,
знаки привязанности и благочестия, такими истертыми, разбитыми и грязными
и до того пустынной, заброшенной и всеми позабытой была эта местность,
что я невольно вообразил себя первооткрывателем захоронения какого-то
доисторического племени, от которого не сохранилось даже названия.
Углубленный в эти мысли, я совсем забыл обо всех предшествовавших событиях
и вдруг подумал:
"Как я сюда попал?"
Минутное размышление - и я нашел разгадку (хотя весьма удручающую) той
таинственности, какой облекла моя фантазия все видимое и слышимое мною.
Я был болен. Я вспомнил, как меня терзала жестокая лихорадка и как, по
рассказам моей семьи, в бреду я беспрестанно требовал свободы и свежего
воздуха и родные насильно удерживали меня в постели, не давая убежать
из дому. Но я все-таки обманул бдительность врачей и близких и теперь
очутился - но где же? Этого я не знал. Ясно было, что я зашел довольно
далеко от родного города - старинного прославленного города Каркозы.
Ничто не указывало на присутствие здесь человека; не видно было дыма,
не слышно собачьего лая, мычания коров, крика играющих детей - ничего,
кроме тоскливого кладбища, окутанного тайной и ужасом, созданными моим
больным воображением. Неужели у меня снова начинается горячка и не от
кого ждать помощи? Не было ли все окружающее порождением безумия? Я выкрикивал
имена жены и детей, я искал их невидимые руки, пробираясь среди обломков
камней по увядшей, омертвелой траве.
Шум позади заставил меня обернуться. Ко мне приближался хищный зверь -
рысь.
"Если я снова свалюсь в лихорадке здесь, в этой пустыне, рысь меня
растерзает!"- пронеслось у меня в голове.
Я бросился к ней с громкими воплями. Рысь невозмутимо пробежала мимо на
расстоянии вытянутой руки и скрылась за одним из валунов. Минуту спустя
невдалеке словно из-под земли вынырнула голова человека,- он поднимался
по склону низкого холма, вершина которого едва возвышалась над окружающей
равниной. Скоро и вся его фигура выросла на фоне серого облака. Его обнаженное
тело прикрывала одежда из шкур. Нечесаные волосы висели космами, длинная
борода свалялась. В одной руке он держал лук и стрелы, в другой - пылающий
факел, за которым тянулся хвост черного дыма. Человек ступал медленно
и осторожно, словно боясь провалиться в могилу, скрытую под высокой травой.
Странное видение удивило меня, но не напугало, и, направившись ему наперерез,
я приветствовал его:
- Да хранит тебя бог!
Как будто не слыша, он продолжал свой путь, даже не замедлив шага.
- Добрый незнакомец,- продолжал я,- я болен, заблудился. Прошу тебя, укажи
мне дорогу в Каркозу!
Человек прошел мимо и, удаляясь, загорланил дикую песню на незнакомом
мне языке. С ветки полусгнившего дерева зловеще прокричала сова, в отдалении
откликнулась другая. Поглядев вверх, я увидел в разрыве облаков Альдебаран
и Гиады. Все указывало на то, что наступила ночь: рысь, человек с факелом,
сова. Однако я видел их ясно, как днем,- видел даже звезды, хотя не было
вокруг ночного мрака! Да, я видел, но сам был невидим и неслышим. Какими
ужасными чарами был я заколдован?
Я присел на корни высокого дерева, чтобы обдумать свое положение. Теперь
я убедился, что безумен, и все же в убеждении моем оставалось место для
сомнения. Я не чувствовал никаких признаков лихорадки. Более того, я испытывал
неведомый мне дотоле прилив сил и бодрости, некое духовное и физическое
возбуждение. Все мои чувства были необыкновенно обострены: я ощущал плотность
воздуха, я слышал тишину.
Обнаженные корни могучего дерева, к стволу которого я прислонился, сжимали
в своих объятиях гранитную плиту, уходившую одним концом под дерево. Плита,
таким образом, была несколько защищена от дождей и ветров, но, несмотря
на это, изрядно пострадала. Грани ее затупились, углы были отбиты, поверхность
изборождена глубокими трещинами и выбоинами. Возле плиты на земле блестели
чешуйки слюды - следствие разрушения. Плита когда-то покрывала могилу,
из которой много веков назад выросло дерево. Жадные корни давно опустошили
могилу и взяли плиту в плен.
Внезапный ветер сдул с нее сухие листья и ветки: я увидел выпуклую надпись
и нагнулся, чтобы прочитать ее. Боже милосердный! Мое полное имя! Дата
моего рождения! Дата моей смерти!
Горизонтальный луч пурпурного света упал на ствол дерева в тот момент,
когда, охваченный ужасом, я вскочил на ноги. На востоке вставало солнце.
Я стоял между деревом и огромным багровым солнечным диском - но на стволе
не было моей тени!
Заунывный волчий хор приветствовал утреннюю зарю. Волки сидели на могильных
холмах и курганах поодиночке и небольшими стаями; до самого горизонта
я видел перед собою волков. И тут я понял, что стою на развалинах старинного
и прославленного города Каркозы!
Таковы факты, переданные медиуму Бейроулзу духом Хосейба Аллара Робардина.
|